Д Е В И Ч Н И К |
любовные истории Княгиня
«Я готова была с ним хотя все земные пропасти пройти» Дочь фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметьева, сподвижника Петра I, в пять лет потеряла отца, а в четырнадцать — мать. Детство Наталья Борисовна провела в доме Шереметьевых на Фонтанке. Позже она писала: «… Молодость несколько помогала терпеть в ожидании в предбудущем счастия; думала еще: будет и мое время, повеселюсь на свете; а того не знала… что надежда на будущее обманчива бывает…» Юную красавицу окружили женихи, среди которых выделялся двадцатилетний князь Иван Алексеевич Долгорукий, любимец императора Петра I. В пятнадцать лет она стала невестой князя Долгорукого. На торжественном обручении присутствовал весь царский двор. Царили радость и веселье, молодых осыпали подарками. «Казалось мне тогда по моему молодоумию, что это все прочно и на целый мой век будет, а того не знала, что в здешнем свете ничего нет прочного, а все на час», — вспоминая те времена, писала Наталья Борисовна. Смерть государя Петра II, обрученного с сестрою жениха Натальи Борисовны, все изменила в одночасье. «Как скоро эта ведомость дошла до ушей моих, что уже тогда было со мною — не помню. А как опомнилась, только и твердила: ах пропала, пропала! Я довольно знала обыкновение своего государства, что все фавориты после своих государей пропадают, что же было и мне ожидать…» Родные просили Наталью, чтобы она отказала жениху. Императрица Анна Ивановна предлагала ей выгодное замужество. Но юная красавица оставалась непоколебимой, утверждая, что станет женою любимого человека, а не женою денег, богатства и чинов. «Войдите в рассуждение, какое мне это утешение и честная ли это совесть, когда он был велик, так я с радостью за него шла, а когда он стал несчастлив, отказать ему… Я такому бессовестному совету согласиться не могла, а так положила свое намерение, когда сердце одному отдав, жить или умереть вместе… Я не имела такой привычки, чтобы сегодня любить одного, а завтра другого… я в любви верна: во всех злополучениях я была своему мужу верный товарищ… Плакали оба и присягали друг другу, что нас ничего не разлучит, кроме смерти. Я готова была с ним хотя все земные пропасти пройти». И еще: «Правда, что я не так много дурного думала, как со мной сделалось… Мне тогда казалось, что не можно без суда человека обвинить и подвергнуть гневу или отнять честь, или имение…» Они обвенчались в церкви подмосковного имения князей Долгоруких с оказавшемся символическим названием Горенки. Никто из Шереметьевых на свадьбе не присутствовал. Всего через три дня после свадьбы вышел указ о ссылке в пензенскую деревню. «Обоим нам и с мужем было 37 лет… Я думала… что очень скоро нас воротют». Родные не приехали проститься. «Итак, мы, собравшись, поехали. С нами собственных людей было десять человек да лошадей его любимых верховый пять… едем в незнакомое место, и путь в самый разлив, в апреле месяце… со мной поехала моя мадам, которая за маленькой за мной ходила, иноземка, да девка, которая при мне жила». В первом же провинциальном городке, который они проезжали, из нагнал гвардии капитан с новым указом: отобрать верховый лошадей: «в столице, знать, стыдились так безвинно ограбить, так на дорогу выслали». Через три недели пути, полные приключений, когда пришлось и в поле ночевать в палатках, и застревать в болоте, и вовсе не спать, наслушавшись слухов о бесстыдстве местных разбойников, их нагнал новый указ: отправляться в Сибирь в Березов. «Великий плач сделался в доме нашем; можно ли ту беду описать? Я не могу ни у кого допроситься, что будет с нами, не разлучат ли нас… Велели наши командиры кареты закладывать; видно, что хотят нас везти, да не знаю, куда. Я так ослабла от страху, что на ногах не могу стоять». Все семью посадили в кареты, Наталью Борисовну — вместе с мужем. Со слов мужа она узнала, что велено «под жестоким караулом везти их в дальние города, а куда, не велено сказывать». Однако ее свекру удалось выведать у офицера, что повезут их за четыре тысячи верст от столицы и будут содержать там под строжайшей охраной без права переписки и встреч, отпуская только в церковь. «Подумайте, каковы мне эти вести; лишилась дому своего и всех родных своих оставила; я же не буду и слышать об них, как они будут жить без меня; брат маленькой мне был, который меня очень любил; сестры маленькие остались. Боже мой!.. Думаю, я уже никого не увижу своих… руки помощи никто мне не подаст; а может быть, им там скажут, что я уже умерла, что меня и на свете нет; они только поплачут и скажут: лучше ей умереть, а не целый век мучаться». На одной из остановок Наталья Борисовна узнала, что дальше их повезут «водой» на готовящемся специально для этого судне, и ей придется расстаться со своей воспитательницей и прислугой. «Моя воспитательница, которой я от матери своей препоручена была, не хотела меня оставить… ходила на… судно… все там прибирала, обивала стены, чтобы сырость не прошла, чтобы я не простудилась…» Своей воспитаннице отдала она свои последние деньги, «сумма не очень была велика, шестьдесят рублей, с тем я и поехала». Прощание было тяжелым, «ухватились мы друг за друга за шеи, и так руки мои замерли, и я не помню, как меня с нею растащили». А впереди их ждали новые страдания, лишения и прощания. В своих воспоминаниях Наталья Борисовна подробно описала их путь к месту ссылки сквозь пронизывающий ветер и проливной дождь. Однажды попали в сильную грозу, когда «сделался великий ветер, буря на реке, гром, молния — гораздо звончее на воде, нежели на земле… судно вертится с боку на бок, как гром грянет, так и попадают люди». Случалась и тихая погода, «тогда сижу под окошком в своем чулане; когда плачу, когда платки мою, вода очень близка… а бедная свекровь моя так простудилась от этой мокроты, что и руки и ноги отнялись, и через два месяца живот свой окончила». Немало вытерпеть пришлось, когда путь лежал через горы. «Эта каменная дорога, я думала, что у меня сердце оторвет, сто раз я просилась: дайте отдохнуть! никто не имеет жалости». Затем снова пересели на судно. «Оно было отставное, определено на дрова… какое случилось, такое и дали, а может быть, и нарочно приказано было, чтоб нас утопить, однако, как не воля Божия, доплыли до показанного места живы». В Березове прожили восемь лет. «Не можно всего страдания моего описать и бед, сколько я их перенесла… До такого местечка доехали, что ни пить, ни есть, и носить нечева, ничево не продают, ниже калача». Приставленный офицер, относившийся к арестантам как к преступникам, «однако со всею своею спесью ходил к нам обедать». В Березове умерли свекор и свекровь, мужа Натальи Борисовны увезли сначала в Тобольск, затем в Новгород, там судили и казнили четвертованием, его братьев сослали на каторжные работы, а сестер отправили в монастырь. О казни мужа Долгоруковой не сообщили. «Вот любовь до чего довела — все оставила, и честь, и богатство, и сродников, и стражду с ним, и скитаюсь… Мне казалось, что он для меня родился, и нам друг без друга жить нельзя…» Наталья Борисовна осталась в Березове с двумя сыновьями — Михаилом и Дмитрием. Между тем в царском дворце наступили перемены. Умерла Анна Леопольдовна. На престол вступила Елизавета Петровна. Все оставшиеся в живых Долгорукие были возвращены из ссылки и заточения. Когда Наталья вернулась, ей было двадцать восемь лет. По возвращении княгиня узнала о казни мужа. И на том месте, где он похоронен, построила храм. Она отклонила все предложения о замужестве и посвятила себя воспитанию сыновей. Когда сыновья подросли, княгиня Долгорукая постриглась во Флоровском монастыре в Киеве. Она бросила в Днепр свой обручальный перстень и приняла имя Нектария. «Счастливу себя считаю…» — писала монахиня Нектария в своих записках. Ее старший сын Михаил вступил в брак с княжной Голицыной. Внук княгини, поэт Иван Михайлович Долгорукий, названный Иваном в честь дела, вспоминал: «Часто, держа меня на коленях, она сквозь слезы восклицала: “Ванюша, друг мой, чье имя ты носишь!” Несчастный супруг ее беспрестанно жил в ее мыслях». Младший сын Дмитрий сошел с ума от несчастной юношеской любви и скончался за два года до смерти матери в том же монастыре. В 1771 году на 58-м году жизни закончила свои дня Наталья Борисовна Долгорукая. На ее могильной плите написано: «… в супружество вступила в 1730 году апреля 5, овдовела в 1739 году ноября 8 числа, постриглась в монахини в Киево-Флоровском девичьем монастыре в 1758 году сентября 28 и именована при пострижении Нектария, и в том имени приняла схиму в 1767 году марта 18 числа, и пожив честно, благородно по чину своему, скончалась в 1771 году 14 июля». Для потомков остались «Своеручные записки княгини Натальи Борисовны Долгорукой, дочери фельдмаршала графа Бориса Петровича Шереметьева» |
|